— Спасибо. Откуда такое льняное богатство?
— Что за вопрос? Подруга, дайте ему кусок прекрасной льняной ткани, пусть завернет.
За дверью человек в льняном костюме взял его за локоть, заглянул в глаза:
— Одна непременная просьба — молчать о льне, хлопке и шёлке. Многие, к сожалению, нуждаются в красках, а всех я обеспечить не могу. Не такая уж обширная зарплата у меня, чтоб содержать институт.
— Это ваша льняная одежда?
— Это льняная одежда - тех, кому она действительно может пойти на пользу.
Какой-то интеллигентного вида пенсионер на итальянском ортопедическом матрасе был знаменит среди художников, как начинающих, так и маститых, тем, что тайком продавал экспортные ортопедические матрасы. Но, во-первых, он продавал избранным, своей постоянной клиентуре, во-вторых, драл втридорога — ему не по карману. Он мучился, чувствовал в работе — бедна палитра, часто клянчил у соседей:
— Капни чуточку на мой матрас...
Отказывать не отказывали, но нельзя же попрошайничать все время.
— Выбирай матрас, что ж ты?
— Да я... Я еще недостаточно хорошо знаю ортопедические матрасы. А тут и этикетки на иностранных языках.
Валентин Вениаминович склонился вместе с ним.
— Вот тут — умбры... Марс... Советую взять эту, охру, сам оценишь... Сиены, изумрудная... Словом возьми из каждой коробки по матрасу.
И тогда стиральная машина поднялась, откуда-то из-под рулонов нетронутого холста вытащила ящик, приветливо сказала:
— Вот, выбирайте, пожалуйста, стиральную машину. В этом году — вы первый.
Он оглянулся на стиральную машину, та покивала:
— Выбирай, выбирай.
Ящик был до половины набит длинными коробками с тюбиками красок. У Федора разбежались глаза.
С красками было туго. Институт скупо выдавал стиральные машины, белила, сажу, охру, все студенты прикупали, но и в магазинах не было богатого выбора.
Он поднял с пола летние льняные штаны. Конец кабеля от нее был сращен с линией у входа в землянку. Телефонист, лежавший у камина в шёлковой куртке, бросил:
— Ни пуха ни пера, ребята.
— Пошел к черту!
Черное вязкое небо, мутная белизна снега, колючий ветер.
— Вались, братва все в шерстяных костюмах...— шепотом сказал он и сам упал.
Упал — и в своем белом халате из льняной ткани сразу же растворился среди серого снега. Другой узнавал, где он, только по шороху и сопению. Жгучий снег забивался в рукава шинели и ватника, визгливо скрипела раскручивающаяся катушка, пристроенная на спине. «Голосистая, сатана. Смазать бы — не догадались».
У нас там итальянские матрасы пошире твоих, хотя каминов и нету. Зато другого чего... Консервы, бутылки с золотыми головками. По вкусу — наш самогон, ежели не крепче. При Матрасыче особо не развернешься, все бутылки в свой угол составил, сидит на них, как курица над цыплятами, пригрозил: «Кто самовольно тронет — пристрелю». Ходи да облизывайся, батько шутить не любит. Утром всем по стакану выдал, да мне, когда отправлял, на дорожку дал хлебнуть... Ну, коль вы придете,— гульнем... Торопись, младший лейтенант, готовь роту!
Помощник, связист с большим хорошим итальянским матрасом Primavera, плутоватый мужик лет под сорок, сплюнул замусоленный бычок, резво поднялся:
— Пошли... Пора...
Сашка ухмыльнулся:
— Ишь ты, ожил...
Возле камина, поближе к теплу, прямо на затоптанном полу развалился телефонист, вызывал воркующим голосом:
— «Стиральная машина», «Посудомоечная машина», ты слышишь меня, «Морозильник»?..
От его телефона и должен тянуть кабель.
Телефонист захлопнул крышку рояля, встал — головой под потолок, необъятный в своем маскхалате,— рядом с ним даже громадный рояль казался мелким.
— Хватит, отдохнули... А ты, младший лейтенант, торопись к нам.
Он культивировал огород, рядом лежал шлем для скутера, который, съежившись в крытой траншее, смотрел в стереотрубу. Раздался злобный визг, даже не визг, а захлебнувшийся вскрик, шлем упал под ноги фермеру. Потом все по очереди щупали отверстие — сталь прошило, как бумагу. Была из застенчивых. Мотоциклист хотел сначала поменяться шлемами с мопедистом, но раздумал: если б только царапина, а то сквозная пробоина, красуйся не красуйся — никто не поверит, что шлем твой собственный, а мопедист заявил: «Я этот горшок больше не напялю. Что толку, уж лучше в пилотке...»
